Американский писатель и журналист Марк Твен (Mark Twain, настоящее имя – Самюэль Клеменс, 1835–1910) случайно попал в Гейдельберг во время своего путешествия с семьей по Европе, предпринятого с намерением закончить книги «Приключения Гекльберри Финна» и «Принц и нищий», но провел здесь два с половиной месяца (6 мая – 23 июля 1878).
Писатель разобрался в тонкостях немецкого характера, пересказал замечательные местные легенды, емко и точно описал всю жизнь и достопримечательности города (Гейдельбергский замок и улицы, гостиницу и портье в ней, реку Неккар и ее окрестности), городские типы и образ жизни горожан, университетских профессоров и студентов: «Из восьмисот студентов Гейдельберга я знаю в лицо, наверно, лишь человек пятьдесят. Зато их я вижу повсюду и ежедневно».
В своих поэтических описаниях он признался городу в любви так: «Город лежал, просторно вытянувшись вдоль реки. Запутанная паутина улиц и переулков сверкает как драгоценности в сияющем свете. За замком возвышается холм, покрытый лесом и подобный собору, а за ним возвышается царственная и величественная гора. Замок сверху оглядывает плотные ряды коричневых крыш города. И со стороны города перехватывают реку два старых моста. Никогда еще не радовал меня такой вид, который излучал бы столько умиротворяющего шарма, как вот этот». Или так: «Гуляя по Гейдельбергу и его окрестностям днем, вам кажется, что большей красоты вы не встречали, но когда вы смотрите на ночной Гейдельберг, то начинаете понимать, что поспешили с выводами».
Плоды его гейдельбергских штудий потрясают даже русскоязычных читателей, не говоря уже о тех, кто знаком с немецким языком и немецкой культурой. Чисто американская любознательность и профессиональная журналистская пытливость, подпитанные педантичным подходом немцев буквально ко всему в жизни, породили отдельную главу в одном из шедевров Марка Твена «Бродяга за границей» («Пешком по Европе», 1880). Даже мимолетное событие становилось поводом для рассуждений, аллюзий, длиннейших иронических тирад писателя. Вот начало одной из них:
«В Гейдельберге я часто захаживал в кабинет редкостей и однажды привел его хранителя в восторг своим немецким языком. В тот день я изъяснялся только по-немецки. Он слушал меня с интересом и, когда услышал достаточно, сказал, что моя немецкая речь – настоящий раритет, даже "уникум", и что он охотно приобрел бы ее для своей коллекции.
Бедняга не подозревал, чего мне стоило достичь такого совершенства, иначе он понимал бы, что подобная покупка разорила бы любого коллекционера. <...>
Смею вас заверить, что такого безалаберного, бессистемного, скользкого и увертливого языка, как немецкий, во всем свете не сыщешь. Вас носит в этом хаосе, как щепку в волнах; а когда вы уже думаете, что нащупали твердую почву среди бултыхания и сумятицы десяти частей речи, вы, перевернув страницу, читаете: "Учащемуся необходимо усвоить следующие исключения". Пробегаете страничку до конца и видите, что исключений больше, чем примеров на самое правило».
Марк Твен, вероятно, не осознавал, что в душе он самый немецкий немец из всех немцев. Ну кто еще может оценить тонкости, например, такой рассказанной им истории: «Однажды я слышал, как милая и славная старушка немка говорила молодой американке: "Наши языки удивительно похожи, – не правда ли? Мы говорим: "Ах, Готт!", а вы: "Годдам!»