|
Миниатюры.
Мы сидели с ней на большом холодном камне и молчали.
Шершавый ветер назойливо забирался под куртку; я ёжилась, плотнее запахивалась и искоса поглядывала на неё - ведь мерзнет же!
Она все так же, не отрываясь, смотрела вдаль, туда, где серое небо и свинцовое море переливались друг в друга.
Мне хотелось её утешить; на ум приходили одни лишь банальности - что все ерунда, что пройдет время и она забудет и его, и свои страдания, и меня...да и это свинцовое море, пожалуй, тоже. Что нужно найти какой-то смысл, какую-то цель, жить ради чего-то, а не торчать постоянно на этом
равнодушном камне.
Мне хотелось увезти её туда, где тепло, где солнце и радость - пусть бы она сидела на цветущем лугу, а вокруг порхали бабочки, и птицы слетались к её ладоням.
Я вздохнула - вот ведь бред!
Никогда у меня не получалось утешать.
Так ничего и не сказав, я высбодилась из рукавов, пододвинулась к ней поближе и накинула куртку на нас обеих.
Так мы и сидели - молча, прижавшись, под одной курткой - на большом холодном камне. Я
и Русалочка.
...Когда-нибудь завертятся спиралью и в мрачность мирозданья унесутся те дивные мгновенья, что дарУют мне щедрой россыпью Друзья мои сердечно...
То будто россыпь звёзд на черном небе - искрятся юмором, сверкают мудрым словом и дружеской заботой освещают все дни мои, и действия, и мысли!
И нежностью - как будто тихим звоном, иль песней жаворонка в поднебесье синем, иль ручейка весеннего журчаньем меня всю наполняют безраздельно!
И, замирая в восхищеньи дивном пред чудом тем, какое мне являют - пред светом ярким, нежным, бесконечным, что исстари народ зовёт Душою - я благодарностью безмерной наполняюсь пред силами, что дАровали чудо: душой к душе позволив прикоснуться...
И не исчезнут - пусть пройдут столетья! - мгновенья этой радости звенящей, когда и в хмурый день, и ясным утром я чувствую Друзей моих поддержку!
И шепчет тихо нежный лист осенний - о том, что мир чарующе прекрасен, что радостью и счастьм мир наполнен;
и если счастье - дар любви волшебной,
то радость - Друг, который сердцу близок!
Мы возвращаемся к старым губам и дверям -
С полдороги, опять и опять предавая - Дорогу...
(C)Bruho_Liricos
Я ушла, оставив открытой дверь.
В моем опустевшем мире свободно гуляет ветер; быть может, изредка заглядывает кое-кто из друзей, надеясь меня там встретить - но там меня больше нет.
Я ушла на рассвете, вслед за безумной ночью, поставив безжалостно точку - мне не нужны многоточья; знакомый, в общем, сюжет.
Знакомый сюжет - все начинать с нуля, не жалуясь, не скуля. Отдав все в жертву огню, выписывать новые вензеля, давно и напрочь отбросив стальную броню - зачем она мне? Не от кого защищаться, я не внутри, я - вне.
Я - капля на полотне, которая разольется в реку. Или не разольется - кто знает на этот раз?
Я буду "здесь" и "сейчас", забыв про огонь потерь. Оставив всё позади - друзей и врагов, оставив открытой дверь. Это еще труднее, поверь - знать, что когда-нибудь можешь вернуться. Но ведь там себя уже не найти, хоть сто раз захочется обернуться;
надо идти вперед; просто нет другого пути.
Я оборву все нити, что связывают меня с тобой. Ведь последнее дело - спорить до хрипоты с судьбой; лучше смириться, избегая кровопролитий. Хватит с меня этих пыток; что ни шаг - словно смертный бой.
Я остаюсь наедине с собой. К старым дверям забыв навеки дорогу.
Перевернув зачитанную до дыр надоевшую эту страницу - к новому эпилогу:
где новый, прозрачный мир, в котором нет ни журавлей, ни затертой в руках синицы...
Пусть тлеет надежда, пусть.
Но врядли сюда
когда-нибудь
я вернусь.
Мир опять обернулся серым, потеряв свои очертанья... Это не дождь, я знаю наверное, это просто твое отчаяние. Я знакома с этим ужасным монстром, знаю, что может выпустить жуткие когти и будет медленно рвать на части; но открою тебе секрет - все оттого, что он очень голоден. Я не смеюсь, я совершенно серьезно! Никого серьезнее просто нет.
Давай нальем ему в блюдечко теплое молоко и накрошим туда немножко хлеба; ведь с ним, с этим монстром, никто никогда заботливым не был...Он, наевшись, тихо свернется белым пушистым комком и, засыпая, будет мурлыкать нам сказку о том, как прекрасно тлеющее на закате небо...
Ты улыбаешься? Видишь, прошла гроза... а мне почему-то вспомнилась Мона Лиза - у неё такие же затуманенные глаза, а рядом её возлюбленный, так далеко и так безнадежно близко...Её огнем пожирает страсть; но ни прикоснуться, ни в ноги пасть, жизнь бы отдать - но нельзя, нельзя...Боже, какая изысканнейшая пытка!...
А ей, безжалостно, Мастер: "Сеньора, мне так мешает Ваша слеза, я прошу Вас держать улыбку."
...А знаешь, я думаю, нам здорово повезло, мы с тобой ведь умеем держать улыбку - несмотря, вопреки, назло! И все остальное уже неважно. А многие потеряли это уменье невольно или просто о нем забыли.
А то, что часто бывает невыносимо больно - это вовсе не так уж страшно.
Это просто
режутся крылья.
- Здесь грустно и одиноко, - сказал ключник. - Поговори со мной, путник.
Я вздохнул.
Все, что сейчас меня занимает...Кому это надо.
- От небезделья, от жажды слов, от слез, невыпущенных наружу... - начал я; и будь, что будет. У меня создалось стойкое впечатление, что ключники ценили импрoвизацию.
Ключник продолжал набивать трубку, не глядя на меня.
От небезделья, от жажды слов, от слез, невыпущенных наружу, от призраков прошлого, приходящих из темных углов - раз за разом, настырно, по мою пропащую душу; от тревожных и вещих снов; и снова от сотни слов, что застряли внутри и душат; от этой луны, надоедливой, вездесущей, что запуталась в переплете оконном; от жаркого ветра, что забытым щенком бездомным все скулит ни о чем; - послушай! От всего этого и от массы других подобных вещей руки неудержимо тянутся к ручке, к перу, к коробке плохо заточенных карандашей, и, да, конечно, к клавиатуре; к губной помаде, чтобы на зеркале в ванной, или прутиком на песке, пальцем на запотевшем окне - лишь бы только оставить след - и чего, кто ответит, ради?! - в этой едва начинающейся ночи, что является так несмело, повторяясь опять и опять.
Прости, но ведь уже ничего не поделать -
я, конечно же,
буду скучать.
Ключник задумчиво раскачивался в кресле.
- Здесь грустно и одиноко, - пробормотал он. - Я слышал много таких историй, путник.
Занесло...Может, ветром, что звал меня с детства вместе с птицами мчаться на запад; может, сказками, что по-соседству, опасаясь недоброго взгляда робко прятались в сумраке ночи и шептали, что ждет меня очень возле моря покинутый замок...
Занесло...Может, плачущими дождями, что бредут неустанно за нами из весны в долгожданное лето?...Иль тревожные наши рассветы навевали мечты о свободе, о нежданном, крутом повороте? И в тоске серых дней, в хороводе бесконечных проблем, злых людей, неожиданных подлых измен, когда нервы, как струны, на взводе, понимаешь - твой путь безысходен. Озлобляясь, вставая с колен, рвешь все путы - откройте, откройте! Дайте волю! .. ненавистен плен!...Не хочу больше в водовороте этой грязи...Впустите в эдем!
Ставишь точку. Абзац в эпизоде. Вырываясь с корнями. Совсем.
И летишь. И весь мир на ладони. Прочь уносят крылатые кони - не оглядывайся назад! И любуешься небом бездонным, и твой сказочный зАмок покорно ждет у самого синего моря. Сказки правду всегда говорят!
Разве только, признаюсь, порой не хватает мне нежного взгляда...Но ведь радуют краски заката, и туман, и ночная прохлада, шум осеннего листопада, и цветущие розы зимой!
Мы еще повоюем с судьбой.
А о грустном - не надо, не надо...
Вновь спиралью крутит дорога. Душным мороком - лица, лица. Гул чужих голосов, мельканье чужих стран. И опять - вот она, Столица. Непонятно: снится? не снится?...
Да когда нибудь это кончится?! Бесконечность метаний по миру, туда-сюда - радость? Радость?! Побойся Бога! Ни слова про мечту "путешествовать"; есть тысячи разных других мечтаний, а об этом - молчи, молчи!
Мне покоя бы - хоть немного; хоть на миг бы сомкнуть ресницы и увидеть: костер в ночи посреди безкрайнего луга, и спокойной реки излучина...И внимательный взгляд друга: отдохни, ты совсем измучена. Разве многого я хочу?!
Я хочу быть иным измучена, а не бешеным бегом по кругу: пусть терзают меня покоем; правда, я не знаю, что это такое. Может быть, это двое, что бредут на закат по кромке прибоя; а может, томительный запах мяты из ночной глубины прохладного летнего сада и нежных губ упоительная прохлада; или босиком по росистому лугу - даже если встать на рассвете! - такая, наверное, это отрада...
Я теперь поняла: покой - это когда "хочется", а не когда,черт возьми, "надо".
Но я изначально слепа; мой поводырь - это мерзкое слово "надо". Под пристальным чьим-то взглядом вновь поднимаюсь, забыв эти глупые сантименты. Надо. И будем бежать, ностальгируя о потерянном где-то когда-то покое. Вновь по кругу, по кругу. Без остановки. Да что же это такое?!
Да, мадам, видно, все ж неспроста все удачны эксперименты. И хочешь-не-хочешь - уже нельзя по другому. Невозможно предать дорогу, что ведет к единственной цели. К Дому.
И вот поэтому - нельзя по другому. Только вперед.
И слава Богу.
А у нас наступило лето...
Затопило нас ярким светом, и жара. Только ранним утром с побережья приносит бриз.А в Москве - снова дождь по крышам; будто чья-то улыбка свыше, будто радость пригоршней щедрой - звонко с тучки на тучку - вниз...Тех, на дождь кто ворчит, не слушай, а смелей - босиком по лужам, подставляя ладони брызгам, переливчатым, как алмаз. Улыбнись случайным прохожим; ну а вдруг нарисует дождик , пусть пунктиром, пусть неумело - там, под струями, вместе нас?
Будем капли ловить губами, только дождь будет вместе с нами, серебристым плащом укроет от невзгод и вечных разлук. А потом мы, насквозь промокнув, занавесив плотнее окна, будем греться под мягким пледом, разговаривая не вслух. И горячего чашку чая...скажешь, о ерунде мечтаю? Просто чай из твоих ладоней упоительней, чем вино. А за окнами - дождь тихонько, отодвинув рассвет в сторонку, все бормочет о чем-то важном, а о чем - не все ли равно..
Кисти свеже-умытой сирени...Смоет ливнем печаль и тени, засверкает мир, заискрится; я люблю дожди по весне. И еще сто лет до рассвета...
А у нас наступило лето. И удушливо-теплый ветер.
А дожди - лишь только во сне.
"Который день дождь...Сыплет и сыплет. Народ с тревогой поговаривает о новом наводнении. Нда...Пора Ноев ковчег строить. Только вот с "каждой твари по паре" опять напряженка...Да вот хоть этих взять, за столиком напротив. Уж как он вьется вокруг неё! Статный, ухоженный...И она - серая мышь. А глаза - не могут скрыть безмерного раздражения. Только что вслух не говорят: надоел-то как, господи! Одна суета, а толку - никакого...
А этот? В самом темном углу. Толстый, плешивый. Не сводит масленых глазенок с молоденькой прыщавой девицы, не знающей, куда деть руки от смущения. Обставил весь стол пирожными - кушай, детка, все для тебя. Непонятно только, зачем незаметно, багровея, кольцо стянул с пальца за минуту до её прихода.."
- Гарсон! Еще кофе! Да молоко погорячее!
"...Девчушки две. Шебечут.
- Но он же вчера вернулся, представляешь? Даже с праздником меня поздравил!- не в силах сдержать эмоции, восклицает та, что справа, вспыхивая румянцем.
- Вернулся...В который раз? - презрительно фыркает подружка, и первая моментально сникает.
"Поздравляю. С праздником весны, малыш".
Вернулся. Да вот только та, которую называли когда-то ласково "малыш", умерла, надо полагать, еще до того пресловутого Ноего ковчега. Да и полноте - существовала ли она вообще?!...
Домой. Нажарить целую сковороду картошки, и масла побольше. Как там у Моэма? - теперь я могу себе это позволить..."
Оборачивается, внезапно попадая взглядом в зеркало - чего не разрешала себе уже давно. И отшатывается от глядевшей на неё в упор страшной, взлохмаченной, с потухшими глазами, злобной старухи.
- Тоска!...Ну что навалилась опять...дышать нечем; и сердце сжимаешь обручами...Уже пошла бы ты отсюда, совесть бы поимела, а?
- эх...такая моя планида...
- Ха! Планида у неё! Эдак всякую гадость планидой объявить можно!А сама-то ты что? Соображений никаких нет?
- А что - сама?...наследственность у меня вон какая...гены...семейственность...Сестрицы мои - Печаль да Кручина - целыми днями слезы льют да стонут душераздирающе... Младшенькая наша, Грусть, бывает иногда Светлой и Легкой, это правда; так ребенок потому что еще...Маменька Трагедия с тетушкой Драмой поминутно руки заламывают и покончить с собой пытаются периодически...Папашка Пессимизм волком смотрит, слова доброго никогда от него не дождешься...А бабушка Депрессия уже достала всех своими нападками...
- Дааа...та еще картинка...
- Ушла бы я от них...а куда уйдешь? Вы, люди, тоже гоните меня постоянно...И ни один - ни один!- не скажет: "садись рядом, что-ли...кофейку попьем, поговорим".
- Хватит тебе ныть-то! И без тебя тошно...тьфу ты! Ладно. Давай уже...садись рядом, поговорим...все ж лучше, чем на плечи давишь. Вот ты на людей обижаешься, а посмотри на себя! Унылая, мутная вся какая-то...лохматая...Смотреть противно. А ты же - ЖЕН-ЩИ-НА!!!Мало ли что там у тебя на душе - это твое личное дело, но выглядеть должна прилично! Вот что за хламида на тебе чернущая такая?!
- нуууу...еще зеленая есть...
- Угу...еще и зеленая...Ретроградка. Имидж - все! Рекламу смотришь? Журналы дамские читаешь? Что там нужно в первую очередь нелюбимым женщинам сделать? Имидж поменять! Вот и давай. Розовенькое что-нибудь, воздушное...С элементом эротизма непременно что бы. Прическу легкомысленную. Будешь Розовая Тоска - прикинь?!
- ????????????????
- А что ты удивляешься? Иногда нужно шокировать публику.
- ................
- Вот-вот. Призадумалась? И сразу нормальное что-то в глазах появилось.
- а...желтое можно?...
- Нет. Только яркое и веселое. Солнечное. Оранжевое. Тебе пойдет. Оранжевая Тоска! Каково?!
- *застенчиво* мне нравится...Так я это..тогда пойду? Дела у меня...не обидишься? Я еще забреду как-нибудь...прическу обсудить...ты не против?
- Забредай. Что уж с тобой поделаешь. Обсудим все, что нужно. Только спокойно, по-человечески. Без этих твоих...вредных привычек.
- !!!!!!!!!!!!!!!!!
есть многое на свете.....
Стрелки часов на старой башне сошлись на двенадцати, и с колокольни раздался низкий тягучий звон.
Что-то необычное было сегодня в привычных звуках; что-то, заставившее уже почти сонных обитателей старого города вздрогнуть и плотнее завернуться в свои одеяла.
Тревожный гул колокола вынудил на мгновение смолкнуть и запоздалых посетителей ресторанчика невдалеке от Гревской площади, и лишь молодой человек по имени Мишель, за минуту до того рьяно участвующий в таких милых сердцу спорах студенческой компании, вздрогнул и в недоумении оглянулся, пытаясь понять, что заставило его сердце забиться так сильно.
Оглянулся -
и увидел.
В дальнем полутемном углу ресторанчика, одна, сидела девушка.
Странное чувство узнавания охватило Мишеля, чувство, от которого его сердце на секунду провалилось в зыбкую пропасть небытия, а затем заколотилось, как сумашедшее.
До боли, до судороги были знакомы и эти расплескавшиеся по плечам волны волос, и грациозный стан, устало откинувшийся на спинку изящного венского стула, и тонкая рука, сжимающая бокал с пурпурным вином, в котором плескались мерцающие блики светильников.
Ошарашенный, смотрел Мишель на девушку - не отрываясь, не замечая более ничего вокруг. И когда желание увидеть её глаза сделалось нестерпимым, он встал и с вновь провалившемся вникуда сердцем подошёл к ней.
Она подняла на него глаза - так и есть! Он узнал этот бархатный взгляд, этот омут, погружаться в который было и сладко и больно одновременно... Но откуда, откуда?! Мишель мог поклясться, что не был знаком никогда с нею прежде.
Он заговорил, с трудом подбирая слова; казалось, он балансирует на краю какой-то пропасти, и неизвестно, чего хотелось больше: сорваться вниз или бежать, бежать, пока еще не поздно...
Но они уже оживленно болтали ни о чём; девушка постепенно оттаивала, позабыв про недавнее смущение и неловкость. И только в глубине её таких уже любимых глаз таилась смутная печаль, не дающая ему покоя и заставляющая сердце снова и снова проваливаться в мутную бездну, на дне которой тяжело ворочался все возрастающий липкий страх...
Ночь начала собираться на покой - летние ночи так коротки! - и Лаура заволновалась.
- Мне пора, милый Мишель... Меня будут искать.
- Я провожу!
- Нет!!!
Ужас в её голосе заставил юношу вздрогнуть. Так много тайн за одну ночь!
- Ну хорошо... Тогда я зайду к тебе завтра... Или пришлю записку с посыльным. Я уже не смогу жить, не видя тебя...Скажи, где твой дом.
Бледность, залившая её и без того бледное лицо, сделалась мертвенной.
- Лучше давай снова встретимся здесь же.... Я, правда, не знаю, когда смогу... Но я приду, обещаю тебе!
- Я буду ждать! Каждый день! Всегда! - Мишель с жаром протянул к ней руки: стол качнулся, и бокал вина опрокинулся на белоснежное платье.
Смятение и ужас, охватившие Лауру, пригвоздило к месту ничего не понимающего и проклинающего себя за неловкость юношу.
Мгновение - и она стремительно исчезла в дверях ресторанчика, недовольно скрипнувших вдогонку.
Следующая неделя прошла как во сне. Изысканная красота девушки и мрачная тайна, окружающая её непроницаемым покрывалом, не давали Мишелю покоя ни на минуту. Дни тянулись уставшей клячей; само солнце сделалось ненавистным, хотелось поскорее спихнуть его с небосклона. И только вместе с ночью возвращалась надежда.
До рассвета он просиживал в уютном ресторанчике, как заведенный прокручивая в воспаленном мозгу раз за разом ту их первую - и единственную! - встечу: каждое её слово, жест, взгляд тревожных глаз... Звук певучего голоса даже в воспоминаниях заставлял его трепетать; вновь и вновь Мишель проклинал себя за то, что растерялся, не пошел следом и - потерял, потерял!...
Он сам себе напоминал комок нервов, готовый взорваться от напряжения. Скрип двери, впускавшей нового посетителя, заставлял его подскакивать; в тот же миг накатывала дурнота, и серце ухало вниз - она?!
Бледный рассвет расплескивал гранатовую темноту ночи, и Мишель, опустошенный бесплодным ожиданием, до первых лучей солнца бродил по пустынным улочкам, распугивая голубей. Почему?! - хотелось кричать ему в лицо медленно просыпающегося города, - почему?! Почему ты ушла, Лаура, забрав с собой мою душу, оставив лишь стонущую пустоту вместо неё?
Накатывался равнодушный день; и, стиснув зубы, монотонно подбрасывая монетку, Мишель плелся к дому, даже не пытаясь посмотреть, что ему выпадет - чет, нечет...
А дома он проваливался в липкий сон: зловеще хохотали химеры старого собора, распахивая зубатые пасти; колыхался тусклый свет чадящих светильников, и сводяще с ума звучал орган, застряв на одной тягучей ноте.
Лаура так и не появилась.
Терзаемый беспокойством и непреодолимым желанием увидеть её, перешедшим в навязчивую идею, Мишель начал расспрашивать о странной девушке. Знакомые уже шарахались его запавших красных глас и крутили за спиной у виска. Но разве это имело какое-нибудь значение?
Упорные поиски увенчались, наконец, успехом; гоня прочь тревожные предчувствия, он отправился по с таким трудом добытому адресу.
Старинный особняк вынырнул из-за поворота внезапно, как нападающий вор.
Тягостное впечатление производил этот некогда прекрасный и внушительный дом. Запустение царило вокруг, гнусно смеясь облупившимся, местами осыпавшимся фасадом, поржавевшими решетками, сорняками, нагло проросшими между узорными плитами дорожки. Лишь массивные колонны, еще помнившие дни былого величия, продолжали гордо поддерживать портик.
Глухое безмолвие властвовало вокруг.
Ни шороха, ни звука.
И наглухо закрытые ставни.
"Да уж живет ли тут кто-нибудь?" - в смятении подумал Мишель, нетерпеливо дергая ручку звонка, едва сдерживая колотящееся сердце.
Спустя несколько томительных минут дверь открыла пожилая величавая дама, с лицом, неуловимо похожим на лицо Лауры, но непередаваемо искажённым страданием.
- Простите, мадам, но мне необходимо видеть Лауру, - с почтением обратился к ней юноша.
Женщина непонимающе смотрела на Мишеля, и её глаза медленно наполнялись слезами.
- Лауру? Вы сказали - Лауру?...
- Да, мадам, простите за неожиданное вторжение, но мне необходимо сейчас же увидеть её!
Дама судорожно сжала высокий ворот, наглухо закрывающий шею:
- Но ведь она... она умерла...
- Как?!... Когда?! - юноше показалось, что мир разом утратил свои краски. Да что там - мир подло рухнул, придавив своими осколками, не давая дышать.
-Уже... прошло... шесть лет... - каждое слово давалось женщине с болью.
- Как?! ...Но ведь это невозможно! Я разговаривал с ней две недели назад! - мгновенно проснувшаяся надежда - это неправда, какая-то глупая шутка, досадная ошибка, и все сейчас, тут же, немедленно разъяснится! - вспыхнула в глазах Мишеля.
И он еле успел подхватить женщину, медленно оседающую, цепляющуюся за косяк двери...
Безучастной, заторможенной тенью воспринимал он всё происходившее потом. Долгий и мучительный разговор с судебным приставом, ожидание эксперта, эксгуматорская группа, кладбище, могила с дорогим именем, даты жизни и смерти - " восемнадцать", машинально отметил он.
Затем он как бы выпал из нереальности, вернувшись резко и сильно - увидев в открытом гробу ту, которую помнил до мельчайшей чёрточки. До мучительного выражения воистину смертной тоски на прекрасном лице. До рисунка кружев на белоснежном платье. До пурпурного пятна от пролитого вина, которое
до сих пор
не просохло...
|
